История УИС области

Меню

Рожденные революцией (из истории "Орловской каторжной тюрьмы")

Первая Русская буржуазная революция 1905 -1907 г.г. застала царское правительство врасплох. Было за что сажать, было кого сажать, но было некуда сажать. Царские тюрьмы были переполнены.
До 1905 года царское правительство располагало, помимо Нерчинской каторги, еще семью каторжными тюрьмами на Сахалине, где размещалось пять с половиной тысяч человек. С отпадением Сахалина после Русс­ко-Японской войны, была утрачена возможность использовать эти места.
Нерчинская же каторга и сибирские каторжные тюрьмы к тому времени были переполнены до отказа, главным образом уголовными каторжанами.
Для решения этой задачи Главное тюремное управление приступило к спешной организации каторжных тюрем в пределах Европейской России. Притом наряду с созданием новых тюрем шло преобразование некоторых гу­бернских в так называемые "временные каторжные тюрьмы". К разряду пос­ледних и относилась "Орловская каторжная тюрьма", стяжавшая себе из­вестность ужасного царского застенка.
Днем образования считается 29 февраля (13 марта) 1908 года на ба­зе Исправительного арестантского отделения, созданного после 1870 года из арестантской роты, существовавшей в Орле с 1840 года и Орловской губернской тюрьмы существовавшей в городе с 1779 года.

Орловский Централ.
Вход на тюремный двор.
 Ориентировочно 1909 – 1910 г.г.

Реакции, чувствовавшей себя победительницей, понадобилось иметь под рукой такой каторжный централ, который являлся бы пугалом для одних и образцом для других. Выбор остановился на Орловских исправительных ротах. Насадите­лями нового наиболее террористического, наиболее мстительного и карательного режима были назначены—тюремным инспектором Эрвин фон Кубе, а начальником Николай Федорович Мацевич.
Целая плеяда помощников и старших надзирателей должна была проводить предначертания, которые членораздельно или в виде намеков исходили сверху.

Корпус одиночек, вид с западной стороны.
Ориентировочно 1914 – 1915  г.г.

Сказанное находит себе полное, подтверждение в одной до­кладной записке от 16 февраля 1913 г., № 2172, подписанной орловским   губернатором   Андриевским,   и  как   бы  подводящей итоги тому, что удалось осуществить Орловскому централу.
„До весны 1907 г. Орловское исправительное арестантское отделение, на полненное политическими арестантами, крайне серьезными по совершенным ими преступлениям, являет собой пример полной распущенности и безначалия. Са­мые основные и коренные требования инструкции и тюремного режима совершенно игнорировались, камеры были настежь раскрыты, все арестанты имели доступ на внутренние галереи, имели постоянное и полное общение между со­бою, собирались группами и т. д.
К их услугам были всевозможные игры и раз­влечения (шахматы, музыкальные инструменты и т. д.) и даже фотографические аппараты, так что даже посетительницы могли сниматься в одной группе с арестантами".
Действительно, режим в Орловском исправительном отделе­нии был тогда довольно свободный. Бывали даже побеги. Так, в одном документе имеется сообщение о том, что в ночь на 19 июля 1906 г. бежали, перепилив решетку, политические И. Бибанов,  Н. Коган и Н. Свинчук. Бежавшие, так и остались не найденными.
Дальше в своем докладе губернатор Андриевский, не стра­дающий очевидно избытком ума, пишет:
«Достойно внимания то, что во время как раз совпадавшее с окончанием так наз. освободительного движения, когда, казалось, не было предела возмути­тельным требованиям деятелей этого движения, не было жалоб на порядки Ор­ловского исправительного арестантского отделения».
Но вот 2 апреля 1907 г. в Орел командируется в качестве губернского тюремного инспектора коллежский ассесор фон-Кубе. Через год после его назначения арестантские роты преобразо­вываются во „Временную каторжную тюрьму".
„С этого времени,—продолжает в своем докладе губернатор,—стали незыб­лемо и неуклонно применяться в полной мере все требования устава. В первое время много энергии уходило на преобразование тюремного дела по губернии, на заботы по развитию арестантского труда. Это отвлекло от наблюдения за применением тюремного режима. Зато в течение последующего времени все внимание тюремной инспекции в полной мере обращено было на точное испол­нение тюремной инструкции и тюремного устава.
Требования эти по своему существу не могут быть выполняемы арестан­тами без некоторого скрытого, глухого протеста, так как в этих требованиях зиждется весь смысл, все значение карательного режима.

Андреевский.
Орловский губернатор «усмиритель» каторги.
1910 год.

Подтверждаю Вашему Превосходительству, что политические арестанты, имея в своей среде много интеллигентных элементов, конечно, не могут прими­риться с требованиями тюремного режима, оскорбляющего, по их мнени ю(!), человеческое достоинство. Зато уголовные арестанты беспрекословно подчи­няются этому режиму, усматривая в нем непременную и необходимую принад­лежность внутреннего порядка тюрьмы. Политические арестанты таят в себе всегда скрьгюе чувство озлобления, готовое перейти в открытый протест.»
Каковы же были те люди, которые, занимая соответствующие административные посты, вершили судьбы заключенных, кото­рые либо покровительствовали, либо сами активно участвовали в создании и процветании «орловского режима»?
Первым среди этих палачей надо назвать орловского губер­натора, шталмейстера высочайшего двора Андреевского, широко известного своей чудовищной жестокостью при усмирении аграр­ных беспорядков в Черниговской губернии в 1905 году.
Вторым —был орловский тюремный инспектор фон Кубе, происходивший из прибалтийских немцев и, как подавляющее большинство прибалтийских баронов, люто ненавидевший вся­кий намек на революцию.

Наконец, третьим — был начальник Орловской временной ка­торжной тюрьмы Мацевич, бывший ранее помощником началь­ника Полтавских арестантских рот. Мацевич, как помещик, по­страдал сам от аграрных беспорядков, а его родной брат — мич­ман был убит во время восстания в Черноморском флоте.

Фон Кубе – Губернский инспектор тюрем. 1911 год.

Мацеевич – начальник Орловской каторжной временной тюрьмы. 1911 год.

Мацевич приехал в Орел не один. Он привез с собою целую свору испытанных тюремных надзирателей, среди которых были и несомненные садисты.
Злой волей, бешеной классовой ненавистью и глубоким мо­ральным падением этих тюремщиков был создан тот режим, ко­торый получил название «орловского».
«Архитектура» Централа претерпела заметные изменения за время его существования. В разные годы перестали существовать главный корпус, тюремная крепость и целый ряд хозяйственных, подсобных и фортификационных сооружений.
О том каким был Централ в те давние времена сейчас мы можем судить лишь по фотографиям да воспоминаниям людей в разные годы побывавших в этих сумрачных стенах. Централ представлял собой комплекс из пяти основных кирпичных сооружений:
Главный корпус на 734 арестанта.
Так называемая крепость на 117 арестантов.
Корпус одиночных камер на 184 арестанта.
Больница на 70 арестантов.
«Новый» корпус на 218 арестантов.

Орловский каторжный централ. Вид с западной стороны. 1913 г.

Так называемый главный корпус был наиболее обширным из числа четырех зданий, занятых общими и одиночными камерами заключенных. Он был разбит на четыре отделения, иэ которых три содержали по семь камер, а одно — восемь. Число мест в ка­мерах было очень разнообразно, начиная от 8 и кончая 36, а чаще всего на 31 — 36 человек и на 20 — 28. При почти одинаковой высоте потолков в камерах кубатура воздуха в отдельных поме­щениях зависела от степени их обширности.

Так теперь выглядит бывший корпус «Царских одиночек»
В центре вход в подвал, где до 1917 года проводились наказания заключённых розгами, плетьми и шомполами.

Так, например, в самой обширной камере на 36 арестованных объем воздуха ис­числялся в 41,50 куб. саж., а в камере на восемь человек — 9,38 куб. саж. Не следует упускать из внимания, что в действи­тельности тюремные камеры были переполнены сверх установ­ленной нормы, а потому объем воздуха на каждого узника зна­чительно уменьшался.
Следующим по размерам за главным корпусом был так на­зываемый «новый корпус». Он был в два этажа с восемью каме­рами в каждом из них. Эти камеры были одинаковой величины, рассчитаны каждая на 13 заключенных и с объемом воздуха 14,54 куб. саж.
Наименьшим зданием был одиночный корпус с его 184 оди­ночными камерами, из которых каждая была в длину всего 1,65 саж., а в ширину 1 саж. В таких одиночках было 1,91 куб. саж. воздуха на человека, но в действительности были часты случаи помещения в одну камеру двоих арестованных.
Четвертый корпус тюрьмы был известен под именем «кре­пость». Как было уже сказано ранее, он был предназначен для содержания в нем приговоренных к крепостному заключению.
Тюремная больница была устроена на 70 человек в два этажа.
В трех палатах первого этажа предполагалось размещать 31 больного, а во втором 39 больных, причем заразное отделение на 6 человек находилось в том же втором этаже. Кубатура воз­духа в больнице была выше, чем в тюремных камерах.
Указание на переполнение Орловской каторжной тюрьмы сверх нормы подтверждается и официальной статистикой. Так, по отчетам Главного тюремного управления за 1909—1915 годы, наивысший однодневный состав всегда, кроме двух лет, превы­шал число мест в тюрьме.
В корпусе, где размещались рабочие помещения, были ма­стерские: слесарная, кузнечная, по изготовлению кроватей, столярная, токарная, обувная, ткацкая по изготовлению грубого холста и серого арестантского сукна, пошивочная по изготовле­нию арестантского белья и верхнего платья, переплетная, багетнорамочная, паркетная, мебельная. На дворе, под навесом, была расположена хлопко-трепальная мастерская.
Мастерские Орловской каторжной тюрьмы изготовляли нож­ные кандалы и наручные цепи не только для надобностей Орловской тюрьмы, но и на всю империю!
Эксплуатация труда заключенных производилась, употребляя терминологию главного тюремного управления, по так называемой смешанной системе, то есть «хозяйственным способом» и в порядке подрядов или откупов.
При «хозяйственном способе» сама администрация тюрьмы являлась организатором труда заключенных и почти исключи­тельным потребителем продуктов этого труда. При системе под­рядов фактическим хозяином в мастерской являлся частный под­рядчик с его наемными мастерами.
Царивший каторжный режим превращал рабочих каторжан в настоящих рабов. Частные предприниматели охотно заклю­чали выгодные для них договоры об использовании арестант­ского труда, потому что были вполне гарантированы от забасто­вок, от предъявления ими требований увеличения заработной платы, об улучшении условий труда: тюремная администрация с ее надзирателями мастерских превращалась в самого энергич­ного и бесстыдного помощника откупщиков при эксплуатации труда заключенных.
При таких условиях ни сама администрация, ни подрядчики-откупщики нимало не были заинтересованы в об­легчении труда заключенных путем его механизации. Техниче­ский прогресс в производстве не проникал за тюремные стены. Поэтому оборудование различных мастерских было, сравнительно с фабриками на воле, первобытным.
В руках частных предпринимателей оказывались более круп­ные в тюрьме производства: паркетное, мебельное, обувное, ба-гетно-рамочное, переплетное, хлопко-трепальное и др.
Всего ярче сказалась эксплуатация труда каторжан в хлопко-трепальной мастерской. Мы имеем некоторые сведения об ее устройстве и оборудовании. Инициатором ее создания явился один из орловских подрядчиков. Он мог осуществить свой план только при условии эксплуатации арестантского труда за высо­кими тюремными стенами, куда не проникал бы надзор фабрич- | ной инспекции. Работа в трепальной мастерской началась в 1909 году. Подрядчик начал ее, установив первоначально один пресс, одну щипалку и несколько хлопко-чесальных машин. Боль­шие барыши этого нового предприятия позволили очень скоро увеличить число машин до четырнадцати. Вся работа совершалась на тюремном дворе под навесом при помощи сотни каторжан. Их труд состоял в верчении тяжелых машин. Работа была тем более изнурительна, что машины не ремонтировались. При работе под­нималась густая ядовитая пыль, от которой задыхались каторжане.
Им приходилось работать вне помещения на дворе в зимнюю стужу и в летний зной. Главным надсмотрщиком мастерской надзиратель Ветров, не расстававшийся с плеткой. Плетка, заканчивавшаяся узлом, постоянно была в употреблении и удары сыпались беспощадно на рабочих-каторжан. Так, в каторжной тюрьме XX века воскресала картина эксплуатации рабского труда.

Камера музей Ф.Э. Дзержинского (2004 год).

Условия работы «на хлопке» были таковы, что человек, про­работавший там в течение нескольких месяцев, обычно тяжко заболевал и становился калекой. Отправить арестанта работать «на хлопок» звучало в устах орловских тюремщиков, как страш­ная угроза.
Первая мировая война принесла ослабление тюремного ре­жима в Орловском централе, о чем говорят как сами заключен­ные в своих воспоминаниях, так и ведомости о наложенных на узников Орла взысканиях в период с осени 1914 года, кончая последними днями февраля 1917 года.
За эти последние годы существования Орловского каторжного централа встречаются пометки о наказании темным карцером, но применяется это нака­зание сравнительно редко и нет ни одного упоминания о приме­нении телесного наказания.
Война внесла изменение и в личный состав заключенных Орловского централа. Как указывалось выше, во второй поло­вине июля 1914 года в Орел прибыл целый эшелон политиче­ских заключенных, эвакуированных из Варшавы и других горо­дов Польши, среди которых находился и Ф. Э. Дзержинский.            
Вновь прибывшую партию из 500 человек разместили первона­чально не в Орловском централе, а в Орловской губернской тюрьме, где большинство из них оставалось до декабря 1914 года. Эвакуированные узники попали в Орле в исключительно тяжелые условия.

Административное здание СИЗО-1 г. Орла, 
до 1917 года в нём располагались приёмные камеры и комнаты надзирателей.

В декабре 1914 года большая часть эвакуированных поляков была переведена из Орловской губернской тюрьмы в новый кор­пус каторжного централа, за которым с тех пор закрепилось наи­менование «Краков».
Смягчение режима Орловского централа не пошло так да­леко, чтобы дать возможность политическим заключенным уста­новить более тесную связь между собою и создать хотя бы какое-то подобие «коллектива» политкаторжан, как то было, на­пример, в Шлиссельбурге или в Александровской центральной каторжной тюрьме.   
Отсутствие такого организующего центра политзаключенных дало себя почувствовать в дни февральской революции 1917 года. Падение самодержавия распахнуло двери всех царских тюрем перед политическими узниками и ошеломило их своей неожиданностью.
6 марта 1917 г. началось освобождение политических заклю­ченных из Орловской тюрьмы.
В первый день было освобождено около 200 человек, которых собрали раньше в городской управе, а затем направили в военный госпиталь. Среди осво­божденных царило страшное возбуждение. Слабая осведомлен­ность о происходящих в стране событиях порождала неуверен­ность в прочности завоеванной победы.       
В сердцах многих осво­божденных пробуждался страх за свою дальнейшую судьбу и возникало стремление как можно скорее покинуть Орел, чтобы избежать опасности нового ареста.
Всего к 8 марта 1917 г. из Орловской тюрьмы было осво­бождено 276 человек политических заключенных. В тот же день было организовано общее собрание. На повестке дня стоял, между прочим, вопрос о дальнейшей судьбе орловских тюрем­щиков и арестованного орловского губернатора. Возбуждение собравшихся было так велико, что некоторые вносили предло­жение о немедленном расстреле орловской администрации и тю­ремщиков.
Большинству собрания стоило немалого труда откло­нить предложение об организации самосуда и добиться принятия предложения о посылке в адрес Временного правительства теле­граммы с именным списком орловских тюремщиков и просьбой немедленной отправки их на фронт.
Нам не известна дальнейшая судьба большинства орловских тюремщиков. Возможно, что многие из них скрылись и покинули пределы нашей родины. Другие, тщательно маскируясь, при­спосабливались к новым условиям жизни.
Лишь в январе 1924 года были преданы суду по ст. 67 Уголовного кодекса и предстали перед Судебной коллегией Верховного Суда Республики семь подсудимых, из которых двое— Сементовский и Мелких — являлись бывшими служащими Глав­ного тюремного управления, а остальные пять человек были быв­шими орловскими тюремщиками: бывший помощник начальника Орловского централа В. ML Семашко-Солодовников, бывший врач Орловского централа Б. М. Рыхлинский и бывшие надзиратели орловской тюрьмы — Ковалев, Новченко и Жернов. Судебное заседание продолжалось с 10 до 17 января 1924 г. Допрошены были 16 свидетелей — бывшие узники Орловского централа. На суде признали себя виновными двое — Семашко и Новченко. Жернов категорически отрицал свою вину и показывал, что ни­когда не бил заключенных и не обращался с ними грубо. Врач Рыхлннский пытался также отрицать свою вину, но показания свидетелей были для него крайне неблагоприятны.
17 января 1924 г. Верховный Суд РСФСР (вынес свой при­говор по делу царских тюремщиков. Сементовский и Мелких были приговорены к расстрелу, но ввиду того, что «они не были первостепенными деятелями тюремного ведомства, а также — пре­клонного возраста», расстрел был заменен лишением свободы на 10 лет со строгой изоляцией.
Семашко-Солодовников был присужден к 10 годам лишения свободы со строгой изоляцией, Рыхлинский — к 5 годам лише­ния свободы со строгой изоляцией, Ковалев—-к 5 годам лише­ния свободы со строгой изоляцией условно. Новченко — к 3 го­дам лишения свободы со строгой изоляцией, но условно.
Жернов был освобожден от наказания за не доказанностью обвинения.
Этот справедливый и милостивый суд молодого Совет­ского государства вписал последнюю страницу в кошмарную историю Орловской временной каторжной тюрьмы.